А ты не зови меня, птица мертвая - ты не знаешь, как небо ждет...
…Блок, удар. Отмашка, обманка и выпад. Он упал на землю со страшной раной в груди. На губах у него показалась кровь, значит, удар пришелся в пищевод, не пробив сердце. Но и этого хватило – маскировка спала с него, как пожелтевший листок в конце осени падает с сучка, не имеющего больше ресурсов его удерживать, открывая его истинные черты. На его белоснежном юном еще лице ярко выделялись глаза, полностью затопленные в радужке цвета лепестков сирени. Без белков и со зрачком столь узким, что складывалось ощущение его полного отсутствия. Глаза, в которых больше не читалось выражение превосходства надо мной, простой смертной, посмевшей бросить ему вызов, были чуть прикрыты от боли, причиняемой раной. Брови его сошлись над камнем, вплавленном над переносицей. Он протянул мне руку, силясь что-то сказать, но смог издать только сиплый стон. Я отмахнулась от его руки клинком и, отрубив пальцы, воткнула острие прямо в лоб, расколов камень. Раздался негромкий хлопок и камень взорвался, сжигая почти половину мозга. Его тело выгнулось дугой в предсмертной судороге и он затих с запрокинутой головой, из раны в которой хлестала кровь. Мне на плечо легла чья-то тяжелая рука, отстраняя от его тела и возвращая к реальности. Люди из нашего отряда подошли к телу и кто-то, подняв тяжелый двуручный топор, отрубил ему голову, как полагалось у нас. Головы, каждого убитого нелюдя, мы относили на борт нашего корабля и складывали на специально отведенную для них полку, а за тем, по прибытии в империю, сдавали в обмен на продление еще на год нашей свободы. Ко мне подходили, хлопали по плечам, с ухмылкой поздравляли с боевым крещением… А я… А я ничего не видела, кроме его сиреневых огромных глаз, просящих о помощи. Ничего не слышала, кроме его предсмертного хрипа… Все было как в тумане – поздравления, обратная дорога на корабль, пирушка в честь того, что никто из наших не пострадал… Я сидела за столом и рассматривала искривленные и покрасневшие от выпивки и смеха лица мужчин, что в последнее время стали для меня, сироты, столь родными. Рассматривала и видела только его белое лицо, кровь на губах, боль и просьбу в глазах… Я отставила кружку с алкоголем и встала из-за стола, улыбнувшись кому-то, кого-то похлопав по широкой спине. Выбравшись из душной каюты, я вдохнула чистый ночной воздух и по плотнее запахнула кожаную куртку. Наклонилась и взяла с палубы тяжелое черное пушечное ядро, уже изрядно подъеденное ржавчиной, и принялась смотреть в ночное небо, легонько поглаживая снаряд и напевая песенку из детства. Я улыбнулась в ночь и, прыгнув в ледяную воду за бортом, стала погружаться все глубже, унося с собой образ юного нелюдя в сердце.